Музей «Домик Каширина». Как Максим Горький провел детские годы в Нижнем Новгороде?

Вообще в Нижнем Новгороде есть три музея, связанных с имеем Горького.

• Это «Домик Каширина» — тот самый дом, куда маленький Алеша Пешков приехал вместе с мамой после того, как от холеры скончался его отец — Максим Савватеевич.
• Ещё в нашем городе есть дом-квартира на ул. Семашко, стены которой тоже хорошо помнят и Горького, и тех, кто приходил к нему: В. Г. Короленко, П.И. Мельникова-Печерского, Ф. И. Шаляпина и многих других.
• Третий музей — Литературный. «Королевская игрушка», — так называют его те, кто в нем работает.

Наверное, правильнее его было бы назвать «Царской игрушкой», ведь он был построен в 1855 году, как раз в то время, когда к власти пришёл царь Александр II. Увы, в 2020 году при реставрации Литературного музея в здании вспыхнул пожар. Информации о том, когда очаг культуры распахнет свои двери для посетителей, пока нет.

Я напишу только об одном — наверное, самом любимом и самом посещаемом музее, который связан с жизнью писателя. Это — «Домик Каширина».

Василий Васильевич Каширин — дед писателя — был очень своенравным и тщеславным человеком. И более того, он был очень жадным. В наших краях до сих пор, если хотят упрекнуть человека в скупости, так и говорят: «Ты прямо как дед Каширин! Разве только ещё чаинки не посчитал!»

Эта фраза имеет вполне реальную основу. Дело в том, что, садясь пить чай с супругой, Василий Васильевич подозрительно смотрел, как бы она не насыпала себе в чашку больше заварки. Допустить, чтобы Акулина Ивановна могла сделать себе чай покрепче, он никак не мог. В один прекрасный день это закончилось тем, что муж стал высыпать заварку в ладонь и… считать чаинки по принципу: «Одна мне — другая тебе». И так продолжалось до тех пор, пока все чаинки не были распределены поровну. Довольный Василий Васильевич откидывался на спинку стула и приказывал налить кипятку, приговаривая, что чай разделен «по справедливости и всем правилам».

Вот так: кто-то остается в памяти потомков благодаря своей доброте, кто-то — благодаря незлобивому характеру. Дед Каширин, несмотря на то что после описываемых событий прошло уже более 150 лет, остался в народной памяти как пример редкой скупости.

* * *

В 1871 году перед взором маленького Алёши по приезду в Нижний Новгород возник одноэтажный домик грязно-розового цвета с выходящим на проезжую улицу заборчиком и четырехгранным фонарем на столбе около ворот.

Над калиткой была прибита небольшая жестяная вывеска, которая гласила:

Дом нижегородского мещанина Василия Васильевича Каширина, 3-й Рождественской части, 2-го квартала. Свободен от постоя.

Такую необычную для современного человека надпись можно было встретить в старой части Нижнего Новгорода на многих домовых вывесках. Она указывала на то, что владелец данного дома освобожден (за определенную плату, вносимую им в городскую казну) от обязанности пускать по приказу властей на временное проживание — «постой», как говорили раньше — проходящих через город отпускных солдат, переселенцев, ищущих работу мастеровых людей и т. д.

В этом доме Алеше предстояло теперь жить. Открывалась в биографии будущего писателя М. Горького новая страница его детства. Невыразимо странная жизнь людей «неумного племени», среди которых он будет постоянно чувствовать себя чужим, начнется для него в каширинской семье.

Первая комната, которая встречает посетителей музея — комната дяди Михаила. Он, как старший ребенок в семье, имел право на свою личную комнату. Правда, слово «личная» не совсем подходит в данном случае, потому что все комнаты (за исключением бабушкиной) в доме были проходными.

Прямо из комнаты Михаила посетители попадают в кухню — самое большое помещение в доме. Здесь собиралась за трапезой вся семья, ссорились из-за наследства Яков и Михаил, играли дети, устраивались редкие праздники.

Комната деда считалась в доме «парадной комнатой». Обычно двери в неё были плотно закрыты и открывались только когда в доме бывали гости или во время праздников. В застекленном шкафу около двери стоит посуда, которую доставали лишь по «особым случаям» (в основном в доме Кашириных пользовались деревянной и железной посудой), а напротив висит купеческая шуба на енотовом меху (дед Горького всю жизнь мечтал получить купеческое звание).

Рядом можно увидеть кафтан, шитый золотым позументом. Такую одежду раньше носили те, кого избирали старшими в своей профессии. Василию Васильевичу кафтан был пошит в связи с тем, что он девять лет подряд избирался старшиной красильного цеха.

А около стола можно увидеть фото, где изображены члены городской управы. В 1861—1863 гг. г. В. В. Каширин был членом городской думы. Несмотря на то что звание у него было далеко не самое высокое, он сильно гордился тем, что входит в круг управляющих городом людей, и при каждом удобном случае в разговоре упоминал об этом. Тщеславию и себялюбию этого человека не было предела.

Бабушкина комната — самая маленькая, но она же самая уютная.

Рядом с киотом располагается небольшой станок с коклюшками. Акулина Ивановна была искусной мастерицей. В этой комнате маленький Алёша жил вместе с бабушкой, спал на старом сундуке под часами с гирями.

По вечерам он слушал сказки и песни, которых Акулина Ивановна знала великое множество. В детские годы в маленькой полутемной комнатке, которая была наполнена особой атмосферой сердечной теплоты и ласки, будущий писатель начинал впитывать в себя поэтическую красоту и богатство мудрости русского народа.

В сенях висит много веников. Это и банные веники, которыми пользовались по субботам при посещении бани, и травяные веники, которые помещали в комнатах для придания воздуху особого аромата.

А в самом низу, практически под домом, находится подклеть — полуподвальное помещение с отдельным входом из сеней. Оно предназначалось для работников — красильщиков, деревообработчиков, дворников. Однако в 1871 году в подклеть поселили мать Алёши, ввиду того, что места в доме ей просто не нашлось.

Стремление выбраться из «отупляющей ум и сердце», как говорил позднее сам писатель, среды Кашириных и подобных им зародилось в душе Алеши Пешкова с ранних лет. Он не сохранил о своем детстве радостных картин и, вспоминая ранние годы своей жизни, не мог сказать о них словами Л. Н. Толстого:

Счастливая невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминания о ней!

А для Максима Горького эта «счастливая, невозвратимая пора» всегда будет вспоминаться только как «суровая сказка» о жизни, наполненной тяжестью.